Неточные совпадения
И, выйдя
на двор, Левин, как
дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся его молодые побеги и ветви, заключенные в налитых
почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых хороших.
Мерно покачиваясь
на иноходи доброго конька, впивая теплый со свежестью запах снега и воздуха при проезде через лес по оставшемуся кое-где праховому, осовывавшемуся снегу с расплывшими следами, он радовался
на каждое свое
дерево с оживавшим
на коре его мохом и с напухшими
почками.
Шагая по тепленьким, озорниковато запутанным переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет вести себя, беседуя с нею; разглядывал пестрые, уютные домики с ласковыми окнами, с цветами
на подоконниках. Над заборами поднимались к солнцу ветви
деревьев, в воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся
почек.
Выходили окна его комнаты в сад, а сад у нас был тенистый, с
деревьями старыми,
на деревьях завязались весенние
почки, прилетели ранние птички, гогочут, поют ему в окна.
Время стало приближаться к весне. Воздвиженское с каждым днем делалось все прелестней и прелестней: с высокой горы его текли целые потоки воды, огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял целый день покрытый как бы туманом испарений. Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами начинал зеленеть. Все
деревья покрылись
почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими
на деревьях гнезд и весело каркали.
С крыш уже
на солнце стаивали последние капели, в палисаднике
на деревьях надувались
почки,
на дворе была сухая дорожка, к конюшне мимо замерзлой кучи навоза и около крыльца между камнями зеленелась мшистая травка.
Он говорит лениво, спокойно, думая о чем-то другом. Вокруг тихо, пустынно и невероятно, как во сне. Волга и Ока слились в огромное озеро; вдали,
на мохнатой горе, пестро красуется город, весь в садах, еще темных, но
почки деревьев уже набухли, и сады одевают дома и церкви зеленоватой теплой шубой. Над водою стелется густо пасхальный звон, слышно, как гудит город, а здесь — точно
на забытом кладбище.
Все эти явления могли бы казаться случайными, если бы они все не сводились к одной общей причине, как и могло бы казаться случайным то, что весной
на некоторых
деревьях начинает наливаться
почка, если бы мы не знали, что причина этого — общая весна и что если
на некоторых
деревьях ветви начали мякнуть, то наверное то же будет и со всеми.
Под звуками и движениями жизни явной чуть слышно, непрерывно трепетало тихое дыхание мая — шёлковый шелест молодых трав, шорох свежей, клейкой листвы, щёлканье
почек на деревьях, и всюду невидимо играло крепкое вино весны, насыщая воздух своим пряным запахом. Словно туго натянутые струны гудели в воздухе, повинуясь ласковым прикосновениям чьих-то лёгких рук, — плыла над землёю певучая музыка, вызывая к жизни первые цветы
на земле, новые надежды в сердце.
Весною, покуда лист еще не распустился, а сок
дерева уже бросился из корня вверх и надулись
почки на ветвях, всего благонадежнее срезывать удилища; впрочем, можно срезывать их и во всякое время года.
Хоть
на деревьях не было еще листвы, только что начинали завязываться
почки, покрытые клейким, пахучим лаком; хотя луга, устланные илом, представляли еще темноватую однообразную площадь, — со всем тем и луга и
деревья, затопленные желтым лучезарным светом весеннего утра, глядели необыкновенно радостно.
Вид шатра так иногда поражает тетеревов, что они, посидев несколько минут
на деревьях или побродя по снегу около привады, вдруг улетают, как будто чем испуганные; иногда остаются довольно долго, но не подходят под шатер; иногда подойдут два-три тетерева (вероятно, посмелее других) и досыта наедятся, а все остальные или смотрят, или клюют древесные
почки, точь-в-точь как это бывает спервоначала или в такие года, когда нет хода тетеревам
на привады.
Пришла весна. По мокрым улицам города, между навозными льдинками, журчали торопливые ручьи; цвета одежд и звуки говора движущегося народа были ярки. В садиках за заборами пухнули
почки дерев, и ветви их чуть слышно покачивались от свежего ветра. Везде лились и капали прозрачные капли… Воробьи нескладно подпискивали и подпархивали
на своих маленьких крыльях.
На солнечной стороне,
на заборах, домах и
деревьях, все двигалось и блестело. Радостно, молодо было и
на небе, и
на земле, и в сердце человека.
Но не смертью и не унынием дышала природа. От земли шел теплый, мягкий, живой запах. Сквозь гниющие коричневые листья пробивались ярко-зеленые стрелки,
почки на деревьях наливались. В чаще весело стрекотали дрозды и воробьи. Везде кругом все двигалось, шуршало, и тихий воздух был полон этим смутным шорохом пробуждавшейся молодой, бодрой жизни.
Несколько ямочек смеялись
на ее личике, под самыми глазами, и посредине щек, и даже
на подбородке. Глаза — широко разрезанные, прозрачные — переходили от одного предмета к другому, от
дерева к траве, и дальше к скамье, стоявшей
на обрыве, в полукруге низких кустов, еще туго распускавших свои
почки.
Сотни птичек реяли в воздухе туда и сюда, щебетали, пели
на деревьях, наигрывавших уже
почку, [Г. Булгарину кажется это выражение нерусским.
Одною лишь черною осенью, когда ветер оборвет и размечет по бакше древесные листья, да еще самою раннею весною, пока не распустилася красная
почка, только и можно было видеть кровли и загороди нагроможденных Пизонским хибарок; но во все остальное время года скромные постройки его были незримы:
деревья всегда ревниво закрывали их: летом изумрудною листвою, а зимой серебряной бахромой лежавшего
на них инея.